Злые происки врагов - Страница 38

Из шестнадцати девиц, учившихся в классе, пятеро уехали за рубеж на ПМЖ, одна вышла замуж за военного и махнула куда-то к Китайской границе. Еще одна умерла от прободения язвы, и, за вычетом Надежды с Геленой, оставалось семь. С тремя из них Надежда общалась более или менее регулярно и снабдила нас не только адресами и телефонами, но и некоторыми подробностями их биографий.

— Ленка Митина и Татка Козельская работают в Парагвайском посольстве… или в Уругвайском, черт их разберет. Помнишь Митину, Варька? Такая плавная, медлительная девица с коровьими глазами…

— С белыми бровями? — припомнила я. — Колода?

Надька, не одобрявшая школьного обычая награждать сотоварищей кличками, поморщилась.

— Сама ты — Сушка! Ну да, она. Только теперь у нее брови не белые, красит, должно быть. Кстати, Колода она, может, и Колода, а страсти вокруг нее кипят африканские. Точнее, латиноамериканские. Мне Татка рассказывала: года два назад у них в посольстве разразился скандал. За Ленкой начал ухлестывать некий Энрико. По рассказам, красавчик — глаз не отвесть. Ленка его не то чтобы поощряла, это было бы для нее чересчур трудоемким делом, но и не возражала против его ухаживаний.

— Все ясно! Возражения истощили бы последние ее жизненные силы, — вставила я.

— Наверное, — согласилась Надька. — Так вот, на посольском приеме в честь какого-то национального праздника Ленкин муж — он у нее хоть и не латиноамериканец, а темпераментом с кем хочешь поспорит, — схватился за нож. Красавчик Энрико — ну, ему сам бог велел — за другой. Самое смешное, что ножи были столовые, с тупыми концами. И тем не менее переполох поднялся страшный. Ленка, по словам Татки, осталась единственной, кто в этом бедламе сохранил полное спокойствие. Она даже бокал из рук не выпустила. Стояла над копошащейся кучей-малой, потягивала вино и меланхолично бубнила: «Фи, мальчики, какие глупости…» Энрико после инцидента выперли на родину, Ленкин муж запил, а сама Ленка по-прежнему восседает за секретарским столом во всем блеске своего величия, точно сфинкс среди песчаных бурь.

— А Татка как поживает? — поинтересовалась я.

— Татка все такая же смешливая и легкомысленная. Побывала замужем, родила дочь. Через три года развелась с мужем. Зануда, говорит. Подбросила ребенка родителям и живет в свое удовольствие. Семейное счастье ее больше не привлекает. А вот Венька… ты помнишь Веньку?

Я напрягла мозги и выудила из дальнего угла памяти образ хрупкой темноглазой девчонки с толстенной косой до пояса. Венера Алавердиева. Обидчивая, нервозная особа с претенциозным до нелепости именем. Разумеется, в классе ее дразнили Спирохетой. Прозвище страшно травмировало Веньку. Кстати, оно ей вовсе не подходило. Венька была совсем не бледной и очень красивой: влажные темные глаза-маслины, пушистый нимб вокруг удлиненного смуглого лица — это вьющиеся волосы упрямо выбивались из косы и клубились над головой темным облачком.

— Помню, — сказала я. — И что Венька?

— Она тоже первый раз вышла замуж неудачно. За правоверного мусульманина, который потребовал, чтобы она бросила работу. Венька преподает испанскую литературу в ин-язе. Естественно, ей очень не хотелось уходить, но она согласилась. Только выпросила у мужа разрешение подождать с увольнением до тех пор, пока у них не наметится ребенок. А ребенок все не намечался и не намечался. Муж обвинил Веньку в бесплодии и начал распускать руки. Она потратила прорву времени на врачей и в конце концов принесла ему справку, что у нее все нормально — детей она иметь может. Тут ее правоверный вообще потерял рассудок. Избил до полусмерти — так ему не понравился намек на его неспособность завести потомство. Венька выписалась из больницы и развелась. Родители не одобрили развод, и пришлось ей некоторое время пожить у меня. А потом она снова вышла замуж, и теперь счастлива. Ждет уже второго ребенка, и муж не требует, чтобы она бросила работу. Наоборот, сидит с первым малышом, когда Венька ходит в институт. Знаешь, Варварка, делай со мной, что хочешь, но я не поверю, будто кто-то из этих троих девиц пытался подвести тебя под монастырь.

— Ладно, учту твое мнение, — пообещала я. — Но все равно мне придется с ними повидаться, хотя бы, чтобы раздобыть координаты остальных.

— Я могу им позвонить, — предложила Надежда.

— Спасибо, Надюш, но лучше я сама. И не позвоню, а явлюсь пред их ясные очи. Мне нужно увидеть первую непосредственную реакцию на себя. Если, вопреки твоему мнению, наши девицы все-таки причастны, они как-нибудь себя выдадут — при условии, что я появлюсь внезапно, как снег на голову. Не беспокойся, Надежда, невиновные наверняка отреагируют на меня адекватно. Только придумай для меня убедительный предлог, чтобы оправдывать мой внезапный к ним интерес.

— Да запросто! У нас ведь скоро юбилей.

— Мать честная, и правда! — ужаснулась я. — Так, глядишь, и старость незаметно подкрадется. Но это ведь будущим летом — далековато для моих целей. Кто поверит, что я начала развивать активность за десять месяцев до события?

— Чепуха. Скажи, что хочешь сделать большой юбилейный альбом вроде выпускного. И собираешься поместить туда не только фотографии, но и краткие жизнеописания. Такая работа требует времени, и никто не удивится, что ты взялась за нее заранее.

— Насчет фотографий ты хорошо придумала, — одобрила я. — Можно будет подсунуть их знакомым убиенного — глядишь, кого-нибудь признают.

— Дерзай, — разрешила Надежда. — Для почина могу предложить тебе свою.

Я опешила.

— Ты что, Надька, рехнулась? Ты думаешь, я и тебя подозреваю? Да разве я пришла бы к тебе в таком разе?